Его статус в WhatsApp гласит – «Ищу предков за бабки», при этом генеалог Виталий Семенов является старостой восстанавливаемого храма, строит часовню и активно борется за сохранение архивов в России и их доступность для людей. В Благовещенск известный российский генеалог приехал, чтобы выяснить некоторые факты о семье, чью родословную он исследовал. В интервью Amur.life Виталий Семенов рассказал о своей профессии и трудностях, с которыми ему приходится сталкиваться, поделился интересными фактами, которые ему удавалось узнать, и объяснил, зачем люди хотят узнать побольше о своем роде, что им дает это знание и сколько стоит сегодня заказать генеалогическое расследование.
– Виталий, с какой целью вы приехали в Благовещенск?
– Я веду частное расследование. Исследую историю семьи, которую мне заказали. Это одно расследование из 45, которые я веду одновременно. И в целом для меня это 931 расследование по счёту.
– Это жители города Благовещенска?
– Да. Сейчас в Москве живут, переехали и хотят восстановить свою родословную.
– Удалось понять, откуда они?
– За счёт того, что там, откуда они приехали, – это Кемеровская область, – архивы оцифрованы и выложены в открытом доступе, я уже знал о них информацию, просто мне нужно было найти запись в амурском архиве, которая это подтверждает, требовалось соотнести эти две записи. Поэтому приехал в Благовещенск.
– Сколько стоит провести такое расследование?
– Дальневосточный тариф сейчас 240 тысяч рублей. Чтобы я сюда прилетел, нашёл документы за 100 лет.
– То есть это какая-то глубина, 100 лет?
– Да. А по факту это все можно было бы сделать за гораздо меньшую сумму – за 10-15 тысяч рублей. То есть условно человек мне платит за то, что я сюда приезжаю и пробиваю эту систему. Понимаете? Потому что я плачу за билет. Тридцатка туда, тридцатка обратно. Живу в гостиницах. И в это время не занимаюсь другими расследованиями.
– Сколько стоило самое дорогое ваше расследование?
– Дальневосточные расследования и есть самые дорогие. Если центральная Россия, то 200 тысяч. Кстати, 240 тысяч - это Дальний Восток и Новороссия – ЛНР и ДНР.
– Для вас это бизнес?
– Да, на протяжении 16 лет это мой профессиональный бизнес, я индивидуальный предприниматель, и это основное занятие, основные деньги, которыми кормят мою семью. Я один из последних генеалогов, который сам прилетает на место. Я первый начал ездить вообще на Дальний Восток. До известных событий по всему миру работал. Норвегия, Франция, Хорватия…
– А у вас интерес к этому вырос из программы «Жди меня», где вы работали?
– В «Жди меня» я работал до 2003 года. Потом преподавал в Московской международной киношколе, у меня среди студентов был Иван Янковский, другие известные люди. Потом торговал – букинистика, антиквариат… В 2008 году случился кризис, рухнули цены. Нужно было чем-то заниматься, а так как я истфак МГУ закончил, занялся генеологическими расследованиями.
– Какое расследование было самое сложное или крутое для вас?
– Самое сложное расследование всегда связано с военным поиском. Пропавшие без вести и так далее.
– В том числе пропавшие без вести сейчас?
– Нет, мы не можем искать пропавших без вести в настоящее время, мы не работаем по документам, которые моложе 75 лет. Это уже не генеалогия.
– В случае с без вести пропавшими, например, во время Великой Отечественной войны, что вам удается установить?
– Удаётся, если не найти полностью (такое очень редко бывает), то, скажем, продлить на полгода жизнь, установить больше обстоятельств, где конкретно погиб человек. Родственники, как правило, вообще ничего не знают.
Также этнические заказы сложные, например, татарская генеалогия, потому что ты сам не можешь читать эту арабскую графику (татарский алфавит на основе арабской графики использовался по 1920 год – прим.ред.), вынужден работать через переводчика, а это сложнее. Вообще, на самом деле, самый сложный вопрос – это доступ. Вопрос, как найти, – это вообще ерунда. В России есть 17 архивов, которые подчиняются федеральному правительству, Росархиву. В их числе РГИА ДВ (Российский государственный исторический архив Дальнего Востока). Но сотрудничать с ними сложно.
– А были такие расследования, которые вас ошеломляли установленными данными? Или это уже рутинная работа?
– Я сейчас не вспомню таких больших удивлений, потому что действительно это в какой-то степени становится рутинной работой. Ну, например, мне было интересно, кто эти благовещенцы, откуда они приехали. Оказалось, переселенцы из Кемеровской области. Клиентка показывала фотографии – прекрасные фотографии в театральном антураже, потом я уже понял, что это были тантамарески, видно, очень хорошее было фотоателье у вас здесь. И прямо красивые лица. Я думал, богатая семья, интеллигенты, оказались, они были обычные крестьяне, при том, что открытки сохранились, были грамотно очень написаны.
– Я слышала, что вы свою собственную родословную тоже расследовали.
– Да, и я её обновляю, потому что родословные книги никогда не делаются раз и навсегда, они обновляются раз в 10 лет. Информация из разных источников поступает, и очень важно эту информацию не терять.
– Вы свой род до какого года изучили?
– По мужской линии до 1634 года, дальше этого предела уже очень сложно найти информацию. Потому что этот год высчитывал по документам 1721 года, это первая ревизская сказка, в ней указан возраст людей, и можно высчитать (ревизские сказки — документы подушных переписей (ревизий) податного населения Российской империи в 18-19 веках, поимённые списки населения – прим.ред.). Найти человека в документах 1709 года, Писцовой книге 1678 года гораздо сложнее, потому что тогда был другой принцип налогообложения – не по душам, а по домам. А в этот дом сколько человек набьётся, кто там конкретно находился, тогда не сильно интересовало.
– И где жили ваши предки, кем они были?
– Судя по документам 1721 года, на тот момент они жили в деревеньке в Тульской области, это примерно километров 150 от Москвы. Помещик, который ими владел, Вельяминов, он их пригнал откуда-то просто чтобы заселить эту деревню. По мужской линии у меня все были крепостными, по женской линии однодворцы – охранники южных рубежей. За то, что они селились в зоне, где постоянно происходили нападки татар, они получали землю и личную свободу, но обязаны были участвовать в военных действиях. Это было сословие однодворцев.
– Когда люди заказывают расследования, бывает, они тешат себя надеждой, что они каких-то голубых кровей?
– В какой-то степени тешат, да, и поэтому их очень часто устраивают первые 100 лет. Это такой психологический порог, ну и поскольку это большие деньги, люди не заказывают исследования больше 100 лет. То есть они не заказывают, условно говоря, 18 век, но это неправильно, потому что по факту у любого интересного человека интересная родословная, интересные моменты и обстоятельства можно найти вообще в любой родословной.
Я когда копался со своими линиями, у меня тоже была легенда про дворян, и в конце концов оказалось, что это правда, просто незаконнорождённые дворяне – была дворовая девка, забеременела от дворянина, её услали в дальнее село и выдали за мужика. Такое сплошь и рядом случалось. И я сейчас пытаюсь расследовать, кто конкретно, потому что родственники говорят одну фамилию, а по документам получается другая фамилия другого дворянина, гораздо менее родовитого. И это все интересно. Получается, знаете, такой массив информации, и ты себя уже оцениваешь в перспективе 400 лет. Смотришь - в каком-то случае твои предки как-то справились, тут они так повели себя, и это какую-то основательность даёт. То есть обладание знанием о том, что за тобой стоит такой ряд – это определённый личный бренд, конечно.
Кстати, мужчины и женщины с разными мотивациями ищут свои родословные. Мужчины, как правило, ищут мотивацию для того дела, которое они осуществляют, очень часто интересуются боевым путём, а следующей генеалогией вообще не интересуются. А женщины часто, когда рожают детей, им интересно, от кого вообще это все произошло. И они очень часто делают генеалогию за мужей, просто, чтобы понять.
Забавно: люди же для собак делают родословные, мы смотрим происхождение машин, провенанс предметов искусства (история владения произведением искусства от его создания до настоящего момента – прим.ред.). А своя родословная бывает по барабану.
– А вы по лицам уже можете определять происхождение в какой-то мере?
– Я сейчас уже по лицам вижу, уже глаз намётан. От осины не родятся апельсины.
– Аристократов на глазок можете определить?
– Первый признак аристократизма – это хороший вкус и выпендрёж. То есть именно выпендрёж, не понты, а когда человек что-то делает интересное. Особенности характера на пустом месте не берутся, это вещь повторяющаяся, и люди это недооценивают. А на это можно опереться.
У меня были случаи, когда искали того, кто оставил своих детей. Это, кстати, редкий пример, дело с современностью связано. Там очень было опасно, потому что тайна усыновления, удочерения, нужно было бумагами обложиться по разным моментам. Так вот, женщина оставила в разных местах четверых детей. И по факту жизнь нормально сложилась только у той, которую удочерили. То есть в данном случае сработала среда неродных родителей, которые нормальными оказались. Поэтому генеалогия действительно не единственный фактор, однозначно, но тем не менее фактор значимый.
– Само слово «генеалогия» созвучно с генетикой, это наука о наследственности. А как вы думаете, генеалогия может применяться похожим образом? Грубо говоря, при назначении губернатора, например, посмотреть, а что у него за родословная.
– Они смотрят, наверняка смотрят, конечно.
– Вообще власть предержащие интересуются генеалогией?
– Многие очень боятся компромата. У меня такой момент был не раз в жизни. Они максимально дистанцируются от исследований, боятся, что условно будет какая-то информация, которая может быть использована против них, как-то их опорочит. То есть их предки их опорочат вдруг.
– Вы сталкиваетесь иногда с тем, что документы закрыты?
– Да, и сейчас этого все больше и больше становится. В Татарстане был огромный скандал, там закрыли все ревизские сказки. То есть, в принципе, все документы, по которым можно родословную делать. На Малахова пришлось ходить. Когда работаешь в этой сфере, никого не надо бояться, потому что иначе клиент просто перед стеной встанет, и все, просто потому, что кто-то решил закрыть документы. К сожалению, эта ситуация не изменилась за 16 лет. Наоборот, наверное, все закручивается и закручивается. Технологии сейчас позволяют сделать все супер открыто. Но по ситуации с закрыванием документов все только хуже стало. И никакого просвета в этом вопросе.
– Архивы для вас особые точки интереса.
– Да. Я всей Россией интересуюсь, но Дальним Востоком особенно, потому что здесь ситуация с архивами отстаёт очень сильно. У меня были конфликты с Хабаровским архивом, очень долго мы трясли Владивосток, потому что там находится Российский государственный архив Дальнего Востока. Это единственный архив федеральный, который находится за Уралом. И там ситуация катастрофическая – 30 % документов в плохом физическом состоянии. А это архив, где очень много документов, в частности, по Амурской области. Просто их в своё время собрали и перевезли. Они хранились в Томске, а в 1993 году построили под них здание во Владивостоке и перевезли их туда, и это очень несправедливо, потому что по факту эти все документы должны быть в региональных архивах.
– А что не так с нашим архивом?
– У вас до сих пор такие вещи, которые, наверное, лет 15 назад существовали. Например: в Благовещенске в разное время было от 5 до 8 церквей. При церквях велись книги, где делали метрические записи о рождении, браке – и эти документы закрыли, при этом их не оцифровали. Условно, в Мордовии, в Ярославской области люди заходят через компьютер и просто смотрят эти оцифрованные источники, они получают к ним доступ. А здесь мало того, что документы невозможно получить удалённо, но в целом автоматизированной информационной системы, сокращённо АИС, здесь даже не предусмотрено. Более того, эти документы закрыли как находящиеся в плохом физическом состоянии. То есть нельзя прийти и попросить их, потому что они ветхие. В других архивах они сначала сканируются, и человек получает к ним доступ, а у вас по факту главный региональный архив просто заблокировал возможность всем узнать их корни. Средств отреставрировать документы нет, это реставрироваться будет до Царя Гороха. Но сканирование – это гораздо более дешёвый процесс. И у вас в библиотеке есть два планетарных сканера, которые позволяют сканировать разворотами. Это сейчас уже нормальная практика. Но в архиве сканеров нет, там есть пустой читальный зал. Сейчас такого нет ни в одном регионе, читальные залы сверхвостребованы.
– А вам в итоге удалось получить эти ветхие документы?
– Нет. Если уж объявили дела ветхими, они не имеют права мне их давать. Я оплатил услуги архива, 5 тысяч рублей, и мне сделали архивную выписку.
– Честно признаться, мы не знаем возможности своих архивов.
– По моему мнению, архивы зачастую – это кладбище кадров. Знаете, как киты выбрасываются умирать на берег моря, в архивы приходят бабушки досиживать, как в гардероб. Только архив – это серьёзное учреждение, это не гардероб, и очень печально, что те же библиотеки сейчас рванули в развитии, а архивы так отстают. Но для этого нужно и зарплаты поднимать. Бывает, конечно, что и на бабушках архив держится. Разные бывают ситуации.
– Расскажите, с чего начать человеку, если он хочет установить свою родословную?
– Со сбора информации. Нужно распечатать опросный лист, опросить родственников, зафиксировать это. Прежде всего надо начать с живых людей, потому что архивы ладно, ещё более-менее сохранятся, а живые люди уходят. И с каждым из этих людей уходит большая часть информации. Поэтому я всегда говорю, что первые – люди.
Второй момент – отсканировать фотографии, расспросить у родителей, кто изображён на этих старых снимках, элементарно сделать копии этих фотографий. Нужно упорядочить семейный архив. Это прежде всего справки, старые фотографии, то, что дома хранится, потому что, как правило, это все в ужасном состоянии. В России по-свински совершенно к этому относятся, у нас выбрасывают это все. Люди сами не знают, что у них есть. Потом поезжайте на места – в ваши деревни, на заброшенные кладбища, часто очень многое на могилах написано. Это все нужно сфотографировать, а может быть, даже привести в порядок. Только после этого идёте в обычный архив. По каждому архиву в интернете целая инструкция есть. Более того, есть сейчас чаты в Телеграм, по каждому региону группы есть – у вас это Амургенеалогия.
Вообще у нас в России очень низкая культура работы с документами в архиве. И я делаю замечания – например, что локти не ставятся на архивные документы, есть такое правило. Иногда в центральной России ты видишь какого-то профессора, который плюёт на пальцы при работе с документами, ты делаешь замечание, он очень резко реагирует. В Курске однажды был дикий скандал, там какая-то пожилая посетительница архива пришла, бутылку с водой поставила, шапку положила, а старшие читального зала никак не реагируют. Я её прямо сфотографировал, она потом скандалила, видно, ей никто в жизни никогда не делал замечания. Но это свинство – так себя вести с документами.
Смотрите: в Германии вы с ручкой не можете в архив войти, вам карандаш выдают, карандаши лежат отточенные в архиве Гамбурга. И сотрудники читального зала по камерам отслеживают, кто как работает с документами. Я за то, что неподготовленные люди вообще не должны получать доступ к оригиналу, они должны все получать через оцифрованные документы. Так что если вы пришли в архив, то должны работать по очень жёстким правилам. К документам должно быть уважительное, бережное отношение, потому что это наша история и ими будут пользоваться люди ещё через десятки, через сотни лет.
При использовании материалов активная индексируемая гиперссылка на сайт AMUR.LIFE обязательна.
