Женщина, которую ударил в живот сотрудник ОМОНа, приняла его извинения. Но потом объяснила, что находилась в тот момент в шоковом состоянии. Также она отметила, что обязательной в подобных случаях процедуры дознания проведено не было.

23 января на акции в поддержку Алексея Навального в Санкт-Петербурге сотрудник ОМОНа ударил ногой в живот Маргариту Юдину – она поинтересовалась, почему задержали одного из протестующих. Женщина упала и ударилась головой. Ее госпитализировали с сотрясением мозга в состоянии средней тяжести. Сотрудник ОМОНа пришел к ней в больницу и извинился. В интервью перед выпиской она сообщила, что простила его и не держит зла. При этом насилие со стороны правоохранительных органов является уголовным делом публичного обвинения — то есть разбирательство должно быть инициировано независимо от того, подавала ли пострадавшая сторона заявление.

В эфире «Дождя» Маргарита Юдина рассказала о подробностях произошедшего.

О здоровье. «Чувствую себя еще слабовато. Каждый шаг дается с трудом. Буквально чувствую свои мозги. Болит спина, грудная клетка и так далее по мелочам. После удара я потеряла сознание, потом смутно вспоминаю, что меня куда то вели, какое-то обследование было потом. Приходил полицейский, взял с меня показания. Я подписала что-то, строчек 10. Потом меня на скорой отвезли в центр Джанелидзе. В больнице меня никто не опрашивал. Полицейские, единственное, просили простить их подчиненного. Никто с меня никаких показаний там не брал, хотя положено по закону при поступлении в травматологию при любой ране и травме сообщать и вызывать полицейского для дознания.

Я поступила в тяжелом состоянии. Потом, когда начались звонки корреспондентов, прессы и общественности, – я лежала на реанимационной кровати и слышала, что сбоку от меня разговоры идут – там говорили, что нужно поменять на травму средней степени тяжести. А когда меня выписали, там было написано, что я чуть ли не здоровый человек с небольшими ушибами. Состояние было очень тяжелое. Поскольку у меня раньше был инсульт, я боялась что не переживу эту травму.

О прощении. Меня просили простить его, говорили, что это хороший парень, перспективный, но в него до этого попали снежком, потом ему якобы прыснули перцовым баллончиком в лицо и он ничего не видел и толкнул меня нечаянно. Но я была в шоке, во-первых, потом я не спала ночь в реанимации, был туман в голове. И я не вспомнила многие моменты и поддалась на то, что человек был в растерянности, он не видел, не понимал, что делает. А потом я вспомнила, что никакого перцового баллончика ни у кого из протестующей молодежи не было близко. И смысла не было его приносить, поскольку все сотрудники ОМОНа защищены шлемами. И если бы даже это произошло, там бы подняли такой кипиш, арестовали бы всех. (…) Потом я вспомнила, что этот ОМОНовец смотрел мне прямо в глаза – я это очень хорошо помню – и я помню этот летящий самог, взгляд его я хорошо помню. Я четко видела его глаза, и забрала на нем не было. Потом я поняла, что меня просто обманули. Зачем такие отговорки – неприятно это.

О его имени. Никто мне его имя и фамилию не называл. Я из деликатности сначала молчала, потом все-таки спросила, как его зовут. Он помялся, помялся, но сказал, что Коля. Но был ли это именно он в больнице, я тоже не уверена.

Тут дело не в моем прощении или непрощении, потому что это не личные наши с ним отношения, чтобы прощать или не прощать, это не наше личное поле. На нашем месте мог оказаться любой человек, другая женщина. Дело-то не во мне лично. Дело в том, что нужно пресекать такие действия полиции, впредь чтобы их не было. И чтобы полиция начала заниматься своим прямым делом – защищать общество от преступников, а не от тех, кто выступает против преступников.

О подаче заявления. Правозащитные организации что-то начали там без меня. Я поддержу, несомненно, потому что это не моя личная обида. Но нужно пресекать, нужно обрывать, потому корни эти разветвились уже по всей стране, как раковая опухоль, этот беспредел. Нужно с чего-то начинать.

Об участии в акциях. По мере того как я приду в себя, конечно. Не нужно оставлять борьбу. Если мы будем сидеть, прятаться, этот беспредел будет нарастать снежным комом. И так вся страна уже похоронена под этим снежным комом».