Amur.life продолжает публикацию интервью с номинантами литературной премии имени Леонида Завальнюка. В их числе и Павел Савинкин, чья новая книга «Савинкин календарь» увидела свет в прошлом году. Это своеобразный дневник, наполненный воспоминаниями, историями из жизни и размышлениями, посвящёнными каждому дню календарного года. Уже летом 2025-го книга стала лауреатом губернаторской премии в области литературы и искусства и одновременно была номинирована на литературную премию имени Завальнюка. Взять интервью у человека, который этой книгой рассказал о себе многое, – задача непростая, но нам удалось поговорить с Павлом Андреевичем о любви к жизни и природе гениальности.

– Павел Андреевич, впервые держу в руках такую необычную книгу. Ведь никому на свете еще не приходила идея уместить свою жизнь в календарь. Как филологу мне интересно, что это за жанр? Мемуары?

– Сложно однозначно определить... Скорее всего, перед вами своеобразная коллекция коротких заметок, эскизов, мгновенных зарисовок жизни. Профессор Александр Васильевич Урманов называет их «крохотками», издатель Татьяна Николаевна Телюк нашла особенное слово – «перелистики». Я ведь сам по роду занятий журналист, привыкший выражаться ясно и сжато, ценящий точность мысли в ограниченном пространстве текста. Потому-то и получается такая беглая манера письма, словно молниеносный рывок спортсмена-спринтера. Но истинная оригинальность заключается вовсе не в жанре или стилистике изложения, а именно в теснейшей связи каждого фрагмента с конкретной датой календаря, порой совершенно непредсказуемой и парадоксальной. Именно эта черта придает книге особую привлекательность.

– Ваша потрясающая книга человека с широким кругозором и огромным бэкграундом позволяет задать вопрос на абсолютно любую тему. Чем я и воспользуюсь. Согласны?

– После ваших слов не расстанусь с противной мыслью: когда же вручат Нобелевку?

– Сначала дежурный вопрос: как пришла идея и сколько времени работали над книгой?

– На вторую часть вопроса отвечу пафосно: год и всю жизнь. Писал-то действительно год. Ну и несколько историй уже ждали своего часа, валялись по разным углам рабочего стола. Оставалось только немного обработать. Так вот, об этих набросках: чтобы не пылились без дела – всё раздумывал, куда бы их приспособить. Устроил военный совет с дочерью, – та дока в соцсетях. Вот и родился календарь, который мы стали размещать на просторах интернета. Кстати, благодаря оформлению, за которым следила Ксения, он стал достаточно популярным.

– В произведении большой временной диапазон: от детства до сегодняшних дней. У вас хорошая память? Или вы ведете дневники?

– Дневников не веду. Как бы ни старался, я все равно вряд ли был бы абсолютно честен перед самим собой в такого рода писаниях. Да и лень, честно говоря.

– В большинстве своем эта книга о людях. Вы не задумывались, сколько всего героев в вашей книге?

– Ей-богу, не считал. Да и вряд ли героев слишком много. В большинстве своем – мои друзья, приятели, коллеги – люди приятные мне. О людях больше было в «Неспешных прогулках», там – да, своеобразная портретная галерея. Не исключаю, что на свет может появиться и ещё одна подобная книга: людей интересных (глубоких, увлечённых) вокруг много, у меня и наброски есть – просто надо заняться. Это то, что в планах.

– У вас широкий круг общения. Интересно, сколько сейчас номеров в вашей телефонной книге?

– И тоже не считал. Скажу, что там все художники, писатели, артисты, журналисты, а также… Ну, в общем, очень много.

– Читаешь заметки о детстве и представляешь мальчика – утонченного, возвышенного, даже робкого. Вы были таким ребенком?

– Ну, утонченным и возвышенным – точно нет: я из самой обычной городской среды, с ее уличным воздействием. Ну и робким назвать было сложно: уже с первого класса постоянно участвовал в школьных концертах самодеятельности, так что робость была преодолена. Помню, в подшефном погранотряде голосил на сцене песню Зыкиной про пограничника, который писал маме письмо, в котором рассказывал, как он ее любит. Солдатики утирали слёзы. После концерта нам, юным артистам, показывали фильм про шпионов «Операция «Кобра» и кормили дежурным солдатским обедом. Робость не мучила.

– Очень симпатичны и трогательны истории об отце. Расскажите о нем. Кем он был? Как повлиял на вас? А мама?

– Ну как рассказывать о родителях? Очень славная пара. Все у них было ладком. Книгочеи. Воспитали четырех парней (я младший). Маманька иногда говорила, мол, самый умный – Толька (это старший), самый крепкий – Витька (это второй, он был этакий силач), самый красивый – Сашка (это третий брат, передо мной) и самый непутевый – Пашка. Ну да, я сильно перед родителями в долгу, частенько заставлял переживать за себя. Если в двух словах – то добрые, правильные. Но так скажет любой про своих родных, – все дело в деталях, в эпизодах, раскрывающих характер, наши отношения. Несколько таких эпизодов в книге есть.

– Очень тронуло, как во взрослой жизни вы искали книги детства по букинистическим магазинам. А есть такие, каких не нашли? Продолжаете искать? И какой самый редкий экземпляр в этой коллекции?

– Не так давно я в очередной раз заглянул в букинистический отдел в книжном на Тверской в Москве. Вот там – коллекция! Чего только нет! А у меня «Васёк Трубачёв» 57-го года, Том Сойер из того же времени, Гайдар, Кассиль… Самые обычные книги. Но именно тех лет издания, что я держал в руках.

– Как я поняла, вы с детства были творческим человеком. Журфак был предопределен? Не колебались с выбором профессии?

– Журфак – да, класса с восьмого. Я тогда вдруг завлюблялся, начал кропать какие-то стихи («Как жаль, что ты не понимаешь, того, что я тебя люблю…» и т.д.). Один из них опубликовали в «Амурском комсомольце», учительница русского и литературы Ленина Леонтьевна Полянская посоветовала походить в школу молодого журналиста при этой газете. Ну и пошло-поехало.

– Ваш коллега Евгений Гончаров в своем предыдущем интервью сказал, что журналистика «пожирает время и иссушает мозг», и именно поэтому он ушел из профессии, став писателем. Легко ли вам совмещать обе профессии и не возникает желания бросить всё поехать в деревню писать своего «Евгения Онегина»?

– Начнем с того, что журналистикой я уже не занимаюсь. И довольно давно. Если что и отбирало время – это работа в районной газете. Там продохнуть было некогда, писать приходилось «с лёту», особенно в летний сезон – тут тебе и заготовка кормов, тут и молоко, тут и передовики, тут и отстающие, и во всём разобраться и не навредить… Районка – отличная школа! И эта работа – профессия которой учился, не помню, чтобы я ныл, мне всегда было интересно. И несмотря на «строчкогонство» – бытовал такой термин среди коллег – старался избегать штампов, пытался повеселить самого себя необычными композициями, словосочетаниями (например, написать материал словами без единой буквы «Р». А?) А уже когда работал на радио ГТРК «Амур» – у меня не было никакой обязаловки, занимался именно тем, что было ближе. А насчёт «Онегина» я и в «Календаре» написал о том, что надо бежать от житейской суеты, от пустых встреч и разговоров. Но не получается. Увы…

– Что труднее: быть писателем или журналистом?

– Оль, но я действительно не считаю себя писателем. Писателями были Володя Илюшин, Лёня Симачёв, Фотьев, Машук… Игнатенко писатель. Я же просто литераторствующий повеса. Появилось настроение, что-то озарило – написал. Не более того.

– На обложке книги бросаются в глаза фотографии трех великих поэтов: Пушкина, Есенина, Маяковского. Это рандомный выбор? Или это неслучайно?

– Здесь все вопросы к дизайнеру – Сергею Ладыгину. Надо сказать, что рождалась печатная книга очень тяжело. Над ней работали дизайнеры разных издательств, но не получалось. Ту модель, что вы держите в руках, как раз Ладыгин и предложил. Но названные вами имена – неслучайны: здесь намек на одну из любимых мною книг «Алмазный мой венец». Кстати, вы спрашивали меня, к какому жанру можно отнести тексты моего «Календаря»… А к какому можно отнести текст катаевского «Венца»?

– В «Алмазном моем венце» Валентин Катаев цитирует стихи своих любимых поэтов. Вы любите поэзию?

– Но тут я скажу вам, что я ее особенно и не люблю. Хотя, разумеется, читаю, знаю довольно много стихов, но не более того.

– Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий рука не потянется за томиком стихов?

– И вот тут отвечу, что настольная книга у меня – это сборник стихов Юрия Левитанского. Это любовь на всю жизнь. Вы читали его «Молитву о возвращении»? Вот мощь! Вот гимн любви! Левитанский – мой друг и советчик.

– А кто из писателей-прозаиков оказал на вас особое влияние?

– Пожалуй, Юрий Трифонов. Я заражён его стилем. Я наслаждаюсь его языком, его длиннющими, перегруженными предложениями. Это если о влиянии. Еще Михаил Рощин. А вообще глубокоуважаемых писателей много. Это и Хемингуэй (А то! Как же без «Снегов Килиманджаро» и всего остального!), это и Акутагава Рюноскэ, это и Виль Липатов, это и наш Владислав Лецик – ну, тут придется перечислять все то, что на книжных стеллажах. Здесь нет нелюбимого.

– Нравится ли вам читать чьи-либо воспоминания о жизни? Чьи мемуары прочли последними? Чьи впечатлили? Чьи хотели бы прочитать?

– Целенаправленно желания прочесть чьи-то мемуары или биографии, пожалуй, и нет, но у меня на очереди жизнеописание Модильяни и недавно изданная книга об Эгоне Шиле, мне интересно их творчество. У меня есть альбомы с репродукциями, мне посчастливилось повидать их «живые» работы. Но это на очереди, а за спиной – «Жажда жизни» о Ван Гоге. Пример истового поклонения искусству. Вы спрашивали о том, веду ли я дневники… Так вот, прочитал дневник Юрия Нагибина. Хороший, достойный писатель, я неплохо знаком с его творчеством. А вот дневник лучше бы не читал…

– Нравится ли вам кто-то из авторов–современников или перечитываете классиков? Какое открытие в литературе вы сделали для себя за последнюю пару-тройку лет?

– Знаете, следить за современными авторами становится всё сложнее. Конечно, пробовал читать наиболее известных среди сегодняшних писателей – Прилепин, Пелевин, другие известные имена. Однако почему-то их творчество мне «не зашло». В этом смысле хорошо сказал Владислав Лецик, процитировав Пушкина: «Полям осенним влага не нужна»… И действительно: прочитано много современного, но в сердце ничего не остается… И вот тогда понимаешь: вновь тянет вернуться к проверенным временем авторам. Недавно снова открыл для себя Юрия Бондарева — перечитал его потрясающие романы «Берег» и «Выбор». Великолепно!

Но настоящие открытия последних лет связаны с нашим амурским автором Владиславом Лециком. Например, его повесть «Первые приветы», напечатанная в альманахе «Амур», поразила своей искренностью и силой слова. Писатель отваживается обнажить душу, рассказать правду о себе, о людях вокруг. Иногда читаешь строки — смеёшься, а спустя мгновение вдруг замечаешь, что слезы на глазах…

Совсем недавно познакомился с писателем Михаилом Тарковским, родственником Андрея и Арсения Тарковских. Когда он приехал к нам в Благовещенск, я сразу приобрёл его прекрасно изданную книгу. Однако впечатление оказалось слабее ожиданий. Вероятно, фамилия оказывает своё влияние, притягивая внимание сильнее, нежели само творчество.

Что касается современной литературы нашего региона, я убеждён: наша амурская словесность вполне способна стать частью большой русской культуры. Владислав Лецик, Владимир Илюшин, Николай Фотьев и многие другие авторы доказывают, что настоящая литература рождается далеко не только в столицах страны.

– В книге вы упоминаете Сальвадора Дали. Даже бывали в его музее в испанском Фигерасе. Чем он вас привлекает как художник и читали ли вы его «Дневник одного гения»?

– Дали – гений! Гений бравады, гений лукавства и гений многого прочего. Но самое главное – он гений трудолюбия и высокого мастерства! Именно он сказал, что можно быть кем угодно – и абстракционистом, и сюрреалистом. Но для начала нужно просто научиться рисовать. И надо сказать, что рисовальщиком он был от бога. Нам (я про семью) посчастливилось бывать на разных его выставках в разных городах, мы видели много его творений… Какая точёная, какая филигранная у него графика! «Дневник» его я читал.

– А в чем для вас природа гениальности? Кого из творцов безоговорочно считаете гением?

– Сложный вопрос. Для меня понятие гениальности тесно связано с личным восприятием. Бывает, встречаешь художника или музыканта, чьи произведения вызывают восторг и восхищение, и невольно восклицаешь: «Вот настоящий гений!» Такими людьми для меня стали композитор Георгий Свиридов, музыкант Роджер Уотерс, композиторы Пётр Чайковский и Дмитрий Шостакович. Даже Алексей Козлов стал для меня гением лишь благодаря одному произведению — незабываемой «Ностальгии». Хотя Сальвадора Дали часто называют гением, лично я воспринимаю его иначе. По моему мнению, его искусство недостаточно глубоко и сильно, чтобы сравняться с величием Микеланджело, чьи работы, к счастью, я имел возможность увидеть собственными глазами. В среде писателей гения не назову. Конечно, меня тут же спросят: «А Шекспир»?! А Толстой?!». Я почешу затылок и скажу: «Ну, Шекспир. Ну, Толстой…».

Гениальность ведь проявляется не столько внутри самого искусства, сколько поверх него. Возьмем, например, Василия Шукшина — выдающегося писателя и режиссёра, выходца из простого народа, близкого сердцу каждого русского человека. Его творчество понятно и близко каждому, оно живет в нас самих. А вот режиссер Андрей Тарковский совсем иной уровень — он возвышается над обыденностью, создавая нечто большее, глубокое и значимое. Хотя нельзя утверждать, что он стопроцентный гений, но он точно близок к гениальности.

Поэтому для меня подлинная гениальность всегда выходит за рамки обычного восприятия, она словно существует над всеми границами. Один из ярких примеров — Вольфганг Амадей Моцарт. Его музыка принадлежит всему миру, парит над самим художником, став вечным символом человеческого таланта и вдохновения.

– А Пушкин разве не гений? Это же наше всё! Но с его смерти прошло уже почти двести лет. Не пора ли родиться новому гению от литературы?

– Если не ошибаюсь, Гоголь как-то обронил, что новый Пушкин как явление чрезвычайное может появиться только через двести лет. Осталось немного подождать.

– Вы – человек, не понаслышке знающий работу в партийной сфере. Кто из русских политиков вызывает у вас уважение? И у кого бы из них хотели взять интервью?

– Из русских? Весьма противоречива фигура Бориса Савинкова. Вокруг его имени много понасочиняли. С ним бы хотелось пообщаться. Опять же, он литератор… Это из русских. А еще хотел бы попить чаю (или чего там еще) с Фиделем Кастро. Причем, с Кастро образца начала 60-х годов, не с тем, когда он уже забронзовел.

– Как поэт, я представляю своего читателя: одухотворенного, тонкого, эмоционального. Мне кажется, другие люди не станут читать мои стихи. А кто ваш читатель – не задумывались? Какой он?

– Я тоже, зная вашу поэзию, представляю вашего читателя. Трепетного. Я же легкочитаем, легкоулыбчив, малосерьезен. Ну и читатель, надеюсь, это человек, с которым я легко бы сошелся. Единомышленник. Но это с одной стороны. А с другой – читателей мало, книги люди перестают читать. И не потому, что неинтересно. Вы же прочитали? Вам было интересно? Вот. А таких, как вы – очень мало. Людям хватает заголовков и рекламы. И программы Соловьёва. Всё.

– Отождествляли ли вы себя когда-нибудь с литературным героем? С каким?

– Со Швейком.

– Французский писатель Фредерик Бегбедер говорит, что вести дневники, в вашем случае заметки, – постановить, что твоя жизнь страшно увлекательна. Согласны с этим утверждением? За что любите свою жизнь прежде всего?

– Ваш вопрос звучит легко, однако ответить непросто. Наверное, самое главное в моей жизни — это её непостоянство и непредсказуемость. Судьба ведет меня вперед, и я стараюсь следовать её потоку. Вспоминая время, проведённое председателем поссовета посёлка Терней в Приморском крае, понимаю, насколько важны были встречи с простыми людьми. Люди шли ко мне не только за решением бытовых вопросов, но и ради душевного разговора, поддержки, сочувствия.

Благодарен жизни за свою семью – жену и дочь, которым я и посвятил свою книгу. Мы очень любим путешествовать вместе. Обычный пляжный отдых нам не подходит — предпочитаем активные маршруты, посещение музеев и картинных галерей.

А потом, со мной рядом всегда находились яркие и талантливые люди различных профессий, включая художников, писателей. Общение с ними доставляет мне огромную радость. Каждое утро я встаю с мыслями о новых проектах, событиях, открытиях. Думаю о том, что скоро, возможно, предстоит организовать очередную художественную выставку, почувствовать дух творчества живописцев, прикоснуться к тайнам их миров.

Самое важное в жизни — осознавать свой жизненный путь и двигаться вперёд. Однажды я чуть не стал музыкантом, был фермером, работал с водолазами. Но чем бы я ни занимался, это всегда было связано с журналистикой. Журналистика – это профессия, которую я люблю, уважаю, верен по сей день. За всё это я и люблю свою жизнь.

– Вы пишете, что одно время занимались по самоучителю беллетристики. Так все-таки, можно научиться писать?

– Научиться писать, конечно, можно, но только если у человека изначально есть способности и желание. Образование в литинституте или курсы помогают развивать мастерство, но никто не гарантирует, что выпускник станет настоящим писателем. Многие известные авторы, такие как Василий Шукшин и Владислав Лецик, вообще нигде специально не учились, но смогли прославиться своими книгами. Да, образование может помочь раскрыть потенциал, но без внутреннего огня и стремления писать никакая учёба не сделает тебя хорошим писателем. Талант и любовь к слову важнее любых дипломов.

– Чего нам ждать от (язык не поворачивается сказать «литераторствующего повесы») писателя Савинкина в ближайшее время?

– На рабочем столе практически готовый сборник рассказов, который очень хочу озаглавить «Прогноз погоды» (там даже есть рассказик с названием «Временами снег»), а еще готов цикл небольших рассказиков про страну «Лисолесье», очень хочется его издать с иллюстрациями керамиста Лены Брест – красиво, ярко – но… Задумываюсь о том, будет ли нужна книга читателю? Ведь люди стали мало читать. Вообще, так ли необходимо чье-то творчество сегодня? Я не только о литературе, но и о живописи. Может быть, причина в отсутствии общественного заказа на качественную литературу и картины? Но даже несмотря ни на что, эх, хочется написать своего «Онегина»! Вот мы сейчас с вами говорим, а во Владивостоке идет дождь, красивый, моросящий, настоящий приморский дождь. Я смотрю на него из окна гостиницы и чувствую, что мне невероятно хочется сесть за письменный стол и начать творить. Вот, может быть, прямо сейчас я и напишу что-то новое…

– Значит, пора оставить писателя во власти его вдохновения и закончить наше интервью. Спасибо за интересный разговор!

Беседовала Ольга Крутикова